Поэтому для меня было так важно ничего не испортить. Хотя я считалась популярной первой леди, я не могла избавиться от чувства, будто люди постоянно меня критикуют и делают обо мне предположения, основываясь на цвете кожи. Поэтому я снова и снова репетировала речи с помощью телесуфлера в углу кабинета. Я сильно давила на планировщиков и команду, чтобы убедиться, что каждое из наших событий пройдет гладко и вовремя. Еще сильнее я давила на своих политических советников, чтобы продолжать расширять охват «Давайте двигаться!» и «Объединенных сил». Я сосредоточилась на том, чтобы не упустить ни одной из возможностей, но иногда мне приходилось напоминать себе просто дышать.

Мы с Бараком знали, что впереди нас ждут месяцы предвыборной кампании, требующие дополнительных поездок, дополнительных стратегий и дополнительных забот. Невозможно было не волноваться. И, конечно, это стоит огромных денег (Барак и Митт Ромни, бывший губернатор Массачусетса, который в конечном итоге станет кандидатом от республиканцев, в конце концов соберут более миллиарда долларов, чтобы сохранить свои кампании на конкурентоспособном уровне). И ответственность лежала огромная. Выборы определят все – от судьбы нового закона о здравоохранении до того, будет ли Америка участвовать в глобальной программе по борьбе с изменением климата. Все, работавшие в Белом доме, жили в подвешенном состоянии, не зная, останемся ли мы на второй срок. Я старалась даже не думать о том, что Барак может проиграть выборы, но в нас обоих жило семя страха, которому мы не осмеливались дать право голоса.

Особенно болезненным для Барака выдалось лето 2011 года. Группа упрямых республиканцев в Конгрессе отказалась санкционировать выпуск новых государственных облигаций – относительно рутинный процесс, известный как повышение потолка госдолга, – до тех пор, пока он не урежет государственное финансирование программ «Социальное обеспечение», «Медикэйд»[179] и «Медикэр»[180]. Барак сопротивлялся, ведь подобные меры навредили бы людям, нуждающимся в помощи. Ежемесячные отчеты о рабочих местах от Министерства труда демонстрировали последовательный, но вялый рост – показатель, что страна еще не полностью восстановилась после кризиса 2008 года. Многие винили в этом Барака. После смерти Усамы бен Ладена его рейтинги резко возросли, достигнув двухлетнего пика, но всего через несколько месяцев, после скандала с потолком долга и тревоги о новой рецессии, упали до минимума.

Когда началась вся эта суматоха, я была в Южной Африке с визитом доброй воли, запланированным несколькими месяцами ранее. Саша и Малия только что закончили учебный год и смогли присоединиться ко мне вместе с моей мамой и детьми Крейга, Лесли и Эйвери, уже подростками. Я собиралась выступить с основным докладом на спонсируемом США форуме для молодых африканских женщин-лидеров со всего континента. Мы также заполнили расписание общественными мероприятиями, связанными со здравоохранением и образованием, и встречами с местными руководителями и работниками консульства США. После короткого визита в Ботсвану мы должны были встретиться с ее президентом и заехать в общественную клинику для ВИЧ-больных, а затем быстро насладиться сафари перед поездкой домой.

Мы погрузились в атмосферу Южной Африки. В Йоханнесбурге посетили музей апартеида, а потом потанцевали и почитали книги с маленькими детьми в общественном центре одного из черных поселений к северу от города. На футбольном стадионе в Кейптауне встретились с общественными организаторами и медицинскими работниками, которые использовали молодежные спортивные программы, чтобы просвещать детей о ВИЧ/СПИДе. Затем нас представили архиепископу Десмонду Туту, легендарному богослову и активисту, помогавшему ликвидировать апартеид в Южной Африке. Туту, широкоплечему мужчине с блестящими глазами и сдержанным смехом, было семьдесят девять лет. Услышав, что я приехала на стадион ради популяризации фитнеса, он настоял на том, чтобы несколько раз отжаться со мной перед толпой ликующих детей.

Эти несколько дней в Южной Африке я чувствовала, будто плыву. Визит был очень далек от моей первой поездки в Кению в 1991 году, когда я разъезжала с Бараком в мататусе и толкала сломанный «Фольксваген» Аумы вдоль пыльной дороги. Мое чувство наверняка на одну треть состояло из джетлага и на две трети из чего-то более глубокого и радостного. Мы будто попали в большие перекрестные потоки культуры и истории, внезапно напомнившие о том, как незначительны наши жизни в широкой ленте времени.

Увидев лица семидесяти шести молодых женщин, выбранных для участия в форуме лидеров за их важную работу, направленную на улучшение качества жизни в общинах, я едва сдержала слезы. Они подарили мне надежду. Я почувствовала себя старой в лучшем смысле этого слова. 60 процентов населения Африки в то время были моложе двадцати пяти лет. Все женщины, присутствующие на форуме, были моложе тридцати, а некоторые даже младше шестнадцати. Они создавали некоммерческие организации, обучали других женщин предпринимательству и рисковали попасть в тюрьму, сообщая о коррупции в правительстве. А теперь их знакомили, обучали и поощряли. Я надеялась, это придаст им сил.

Самый сюрреалистический момент, однако, наступил ранним утром второго дня нашего путешествия. Мы с семьей были в штаб-квартире Фонда имени Нельсона Манделы в Йоханнесбурге вместе с Грасой Машел, известной гуманисткой и женой Манделы, когда нам сообщили, что сам Мандела будет рад принять нас в своем доме неподалеку.

Разумеется, мы сразу же отправились туда. Нельсону Манделе в то время было девяносто два. В начале года его госпитализировали с проблемами в легких. Мне сказали, он редко принимает гостей. Барак познакомился с ним шесть лет назад, будучи сенатором, когда Мандела посетил Вашингтон. С тех пор Барак держал фотографию с их встречи в рамке на стене своего кабинета. Даже дети – Саша, десяти лет, и Малия, которой скоро должно было исполниться тринадцать, – понимали, насколько это важно. Даже вечно невозмутимая мама выглядела немного ошеломленной.

На земле тогда не жил ни один человек, оказавший более значимое влияние на мир, чем Нельсон Мандела, – по крайней мере, по моим меркам. В 1940-х годах, будучи юношей, он впервые присоединился к Африканскому национальному конгрессу и смело бросил вызов полностью белому южноафриканскому правительству и его укоренившейся расистской политике. В сорок четыре года его заковали в кандалы и посадили в тюрьму за общественную деятельность, а в семьдесят один, в 1990 году, наконец выпустили на свободу. Пережив двадцать семь лет в заключении и изоляции, в то время как многих его друзей пытали и убили при режиме апартеида, Мандела решил не бороться, а вести переговоры с правительственными лидерами. Благодаря ему Южная Африка совершила чудесный мирный переход к истинной демократии и в конечном итоге сделала его своим первым президентом.